На следующий день мы поехали к пещерам Падмасамбхавы. К пещерам легко подняться и пешком: за час, это всего 2 км в гору, а не 12, как на автобусе. Если бы кто сказал, что там широкие каменные ступени, а не обрывистая тропинка, которую ожидаешь увидеть в таких крутых местах, мы непременно пошли бы пешком. Зато посмотрели дорогу — и она нам так понравилась, что обратно мы возвращались по серпантину своим ходом, не сокращая расстояния: все 12 км вместо двух напрямик.

С той горы, где жил буддийский пророк и на вершине которой стоит индуистский храм Матери-Нэны, нам открылись самые красивые виды горных цепей за эту поездку. Потом минут двадцать мы спускались к пещерам, с фотоаппаратами наготове. А потом еще минут сорок среди скал и разноцветных флажков искали ту самую, где жил Падмасамбхава. Там много пещерок, где можно достроить жилище из камней и где до сих пор живут монахи, — это ввело нас в заблуждение. Гирляндами буддийских флажков тоже увешана вся гора. Оказалось все проще: вход в главную пещеру оформлен как официальный храм: состоящий из нескольких достаточно больших пещер-комнат. Мы бы легко его нашли, если бы шли не сверху, а снизу. В одной из них — прислонилась к скале покрытая золотом скульптура Падмасамбхавы, а под ней — множество разноцветных электрических лампочек. И в последней — женский образ Будды (так что легенда о супруге и ученице не лишена оснований).

Рядом есть еще “тайная пещера” Падмасамбхавы: маленький храм, куда надо спуститься вниз по лестнице. Он обычно закрыт, но буддийский монах открыл его для нас. А выше шоссе — тоже буддийские флажки. И стрелки на скалах указывают путь к маленькому храму, который занимает огромный камень — как в храме Ходимбы. Считается, буддийский проповедник оставил в этом камне свой след. И это тоже — Padmasambhava cave: малая пещера Падмасамбхавы.

Где вход в подземный храм, нам подсказал новозеландец, который уже пару лет уже живет в этих краях, занимаясь медитацией и собиранием артефактов. Он сказал также, что русские группы сюда ездят часто: примерно раз в три недели. Неудивительно, что эти прекрасные горы выбраны как объект поездок. Здесь и природа, и климат ближе России, чем жаркие места Индии. Как и сам буддизм, и образ грозного проповедника больше совпадает с нашим рациональным пониманием духовности, чем безмятежные индийские боги. Здесь уже можно сказать: да, я был в Гималаях! Видел буддийских монахов, обитающих в скальных лачугах-скитах, без особых удобств. И понял, почему первого из апостолов буддизма горы позвали выше.

По преданию, он отправился в Тибет, которым правили горные духи религии Бон, по приглашению тибетского царя Тисонгдэцэна: чтобы помочь в распространении буддизма индийскому философу Шантаракшите. Там он основал древнейшую школу тибетского буддизма ньинма. Знал ли он наверняка, какое неприступное царство Тибета начинается там, где кончается благословенная земля Индии? Его супруга и ученица не вынесла тягот этого пути. И вряд ли он шел бороться с горными духами, как христианские миссионеры: Индии чужда такая целенаправленность. Легенда говорит, что обладая магией (а также, конечно, и хорошим рациональным пониманием вещей), он превратил местных демонов в защитников буддизма. Это, конечно, была большая работа — сформировать буддийский пантеон, включив в него местные божества с их функциями. Но так он надежно утвердил новое миропонимание: миролюбиво и без особых потерь.

В VIII веке, когда он жил, буддизм в Индии стал непопулярен. (Его расцвет произошел во 2 в. до н.э., при императоре Ашоке. А в V веке н.э. завершилось оформление новых канонов индуизма: троицы Брахма-Вишну-Шива, и индуизм вернул себе повсеместную власть). Буддизм распространился за пределы Индии, а в ней самой остался как часть индуизма: его неумирающей святой истории, поэтому все буддийские места почитаются в Индии до сих пор. Но такие места, как пещера Падмасамбхавы, хранят уже тибетские, а не индийские монахи. Их сегодня не очень много — хотя буддийский пророк выбрал для жилья такие роскошные пещеры со столь изумительным видом, что почему бы и не поселиться здесь, навсегда?

Очарованные горами, мы шли вниз по дороге, где кроме сосен с длинными иглами (10-12 см), нам попадались апельсиновые, мандариновые и лимонные деревья. Судя по всему, они были не совсем бесхозные: кое-где стояли деревенские домики. Поэтому в гору за мандаринами мы не полезли, но купили несколько штук в придорожной лавочке (цена такая, что не стоило лазить по кустам). Мандарины по размеру приближались к апельсинам, а лимоны были самые обычные: под одним деревом мы подобрали с земли три больших лимона, и потом с ними пили чай. Они были очень кислые: может, еще не дозрели.

Еще мы по пути наткнулись на колонку с водой, захотев вымыть руки и фрукты, — но добыть воду из этого горного колодца нам было не под силу. Индусы невдалеке сразу поняли это, и к нам подошел молодой человек, который сделал с усилием качков пятьдесят, прежде чем вода пошла.

И все бы было совершенно замечательно, если бы на обратном пути одна из моих спутниц не подвернула ногу. Не то это случилось потому, что мы устали идти 12 км вниз с горы (я предлагала срезать, но девочки меня не слушали: они смотрели на горы). А может, потому, что мы заговорили о детях и всех связанных с их наличием социальных вопросах воспитания и образования. Не знаю, много ли сейчас в России семей, для которых дети — радость жизни, а не нерешаемая проблема. В подтверждение этой темы, близ Ривалсара мы стали встречать стайки школьников, весело бежавших из школы домой. Мы фотографировали их радостные лица, и возник вопрос: а мы, мы так бежали когда-то? Потому что нашим детям это уже не дано. И увлекшись этими темами, мы не заметили, что идем не по той стороне дороги. В Индии левостороннее движение, и надо обращать на это внимание, даже когда идешь. И вот на повороте мотоциклист — а транспорт носится по всей Индии с огромной скоростью — задел мою подругу, и она упала. Мотоциклист же, удостоверившись, что она вполне жива, поехал себе дальше: это же горное селение, ни травмпункта тебе, ни милиции. Вдобавок, по-деревенски здоровые люди не привыкли обращать внимание на такие мелочи, как банальное растяжение. Хотя для путешественника в дороге оно может представить серьезную проблему — поэтому советую всегда брать с собой эластичный бинт.

Это случилось метров за 300 до нашего домика, но минут 15 я ловила другой мотоцикл, чтобы добросить мою спутницу туда: рикши сразу начинали заламывать несусветные цены, а вставать на ногу было нежелательно. Рядом была аптека — но не эластичного бинта, ни какой-либо мази на такой случай в ней не было. Нам только удалось добыть только стул и ведро с холодной водой, и моя спутница таким образом оказала себе первую помощь. Потом она осталась отдыхать в кровати и медитировать в одиночестве, с чего бы ей такое, а мы решили поискать врача. Я сильно сомневалась, что мы его тут найдем, но другая моя спутница была в воинственном настроении и считала, что уж в буддийском монастыре монахи должны иметь отношение к медицине — в чем я тоже сильно сомневалась, но все же мы туда пошли. Я даже на всякий случай взяла словарик, заложив слова растяжение, мазь и бинт — поскольку также не была уверена, что тибетский монах поймет меня устно.

В монастыре ученики подозвали своего учителя — медициной он не владел, как я и ожидала. Но меня понял, и стал описывать, где нам искать доктора и единственную аптеку (в которой мы уже были). Впрочем, он сразу сказал, что доктор будет только завтра, поскольку он уехал в какую-то горную деревню. “Но завтра нам нужно ехать дальше,”— объясняли мы, и он проводил нас до торговых рядов, где рассказал ситуацию. И там подозвали француза — это был не доктор, но кто-то из той команды, которая поставляет уединенным районам гуманитарную помощь. Все сложилось донельзя удачно — эта гуманитарная помощь в виде медикаментов, мазей и эластичных бинтов располагалась в 100 метрах от дома, где мы остановились. Любезный француз, которому я сказала несколько фраз по-французски, проводил меня туда и выбрал необходимое: очень хороший фиксирующий бинт, который приклеивается к ноге по типу гипса.

Моя знакомая оказалась в центре внимания. В комнате образовалась толпа: мы, хозяева дома, буддийский монах и француз, который сам наложил мазь и бинт и дал дальнейшие рекомендации. “Мы сколько-нибудь вам должны?”— спросила я. ”Ничего. Это гуманитарная помощь,— ответил он,— но можете дать пожертвование монастырю”, — переадресовав нас к буддийскому монаху. Мы, конечно, дали. (Все же этот случай доказывает, что нельзя идеализировать духовную жизнь Индии: в том смысле, что она может быть никак не связана с нашими привычными материальными потребностями.)